National Identity in Russia from 1961 : Traditions & Deterritorialisation
Interviews
Three series of interviews planned for our project on ‘National
Identity in Russia’. Hilary Pilkington and Elena Omelchenko will be leading a
team of investigators working in St Petersburg and Vorkuta, and researching
young people’s attitudes to identity and to non-Russians. As a preliminary,
questionnaires will be circulated to students at a variety of educational
institutions with different socio-economic profiles, and a number of informants
will be interviewed in detail on a volunteer basis. Catriona Kelly will lead a
team of interviewers working in St Petersburg with long-term residents and more
recent arrivals, investigating attitudes to heritage (traditsii) (including family history, and also customs and cultural
memory in a broader sense). Andy Byford will interview Russian émigrés living
in Britain about their experience of relocation to another culture and the way
this has affected their sense of ‘Russianness’. All the interviews will be
based on questionnaires that have been successfully used in the past, though
these will be modified and re-piloted before the main series of interviews takes
place.
A sense of the material that may emerge from life-history work with
informants is given by the following extracts from an earlier project using this
approach, ‘Childhood in Russia, 1890-1991: A Social and Cultural History’,
supported by the Leverhulme Trust (grant no. F/08736/A). Further information
about this project may be found on the project website, www.mod-langs.ox.ac.uk/russian/childhood/.
The questionnaire did not include direct questions about national identity, but
the informants often alluded to this topic spontaneously. In the same way, when
working on national identity, we would aim not to pose loaded questions, but to
investigate what role is played by attitudes to ‘Russianness’ in the general
mentality of our interviewees, recording the occasions when encounters with
non-Russians are described, whether these are described as problematic or
harmonious, and the nature of points of conflict (if any).
1. How nationality is defined:
Oxf/Lev P-05 PF25A, p. 28 (woman, b. Perm’
1958, parents manual workers, industrial chemist)
Инф: У меня бабушка – ты записываешь? [информант и собиратель только что сделали перерыв, пока выпивали чай, информант хочет уточнить, записывается уже разговор] – увезла, вот хорошо, из детства мне запомнилось, она приехала из деревни и – как так, без крестиков ходишь? И она мне надевала, как кулончик это у меня было. И она меня отправила в садик с этим крестиком. Мама пришла за мной – годика четыре мне, наверное, было и ей сказали: ‘что это такое, у Вас дочь пришла с крестиком’. Ну пришла и пришла. Ну и ладно. С меня его там сняли, маме отдали. И мне это хорошо запомнилось, что у меня дома был скандал. Мать наехала на бабку, ‘ну, говорит, пусть она у тебя ходит дома, зачем меня-то позоришь? Мне же на работу сообщат, что она с крестиком ходит‘. И я это хорошо помню, была ругань из-за этого крестика, тогда я не понимала, почему. Ну красивый крестик, он у меня был на шнурочке таком беленьком. Такой шелковый шнурочек, такой крестик красивый был. ‘И зачем с меня его сняли?’ Вот это мне очень хорошо запомнилось, что мама очень ругалась с бабушкой. Тогда было очень запрещено это всё.
Соб: А Р. [т.е. сына] уже крестили?
Инф: А Р. у меня некрещеный. Он у меня полутатарин. И там крещение у них идет – обрезание. Ну, обрезание позже, а так к нему только приходили бабайки, имя ему нарекали и всё. Я ему сколько говорю, ‘ну ты же полурусский, полутатарин, ну так давай это самое’. Он говорит: «Мама, ну вот ты сама представляешь? Сейфуллин Сергей Ахметович [псевдоним]. Русский! Ну это же смешно!» Вот потому он у нас остался некрещеный.
Соб: Ну понятно. То есть Вы его в паспорте как татарина что ли записали?
Инф: А сейчас не пишется же национальность.
Соб: Ну, раньше же писалась.
Инф: Нет, и раньше не писалась. Нет, нет-нет. Он получил паспорт, уже ничего не писалось. Он когда анкету заполнял, написал татарин, а в паспорте-то у него ничего нету. Он говорит: «А что мне ничего не написали?» Я говорю: «А сейчас не пишется национальность».
Соб: Понятно.
2. Inter-ethnic relations:
Oxf/Lev
SPb-03 PF8B, p. 20 (man, b. 1933, Leningrad, parents both manual workers, from a
Bashkir family, now works as security officer) (Interviewed April 2003)
Соб.: Скажите пожалуйста, а было такое, чтобы мама или папа больше любили кого-то из детей?
Инф.: Да нет, как-то я не могу сказать. Но папа всегда почему-то говорил, что я должен быть моряком. Ну, вот я закончил Дзержинку. Тридцать два года отслужил. Поэтому… И вот сын у меня тоже моряк.
Соб.: Да?
Инф.: Да. Так что служил в Калининграде. Так что и внуки в Макаровке учатся. <…> Один на втором курсе, другой на четвертом. Так что вот. В какой-то степени морской семьей стали.
Соб.: Ясно. А сестра старшая, я так понимаю, больше Вас любила и как-то с Вами занималась.
Инф.: Ну, как-то больше общалась, нет, ну так нельзя сказать. Да. Так получалось. Потому что младшая сестра, она на четыре года была младше меня. Так что они маленькие были. Так что вот так.
Соб.: А младшие завидовали или ревновали там, что сестра в основном с Вами? Не было такого?
Инф.: Да нет. Мне так кажется, что вот такие годы были, что когда люди, ну по крайней мере, я не помню, зависть какая-то, ну жили и жили. Одному интересно было одно, другому другое. И когда мы учились, я тоже не помню, чтобы мы как-то завидовали. У нас всегда были нормальные… ну, подраться могли. Я помню, вот в четвертом… две драки, в 45-м, когда меня привезли, и один там парень вышел, хоть и еврей, но начал меня дразнить. Значит, а так как я был башкир, то мусульмане, мусульмане не любят, так сказать, свинину. Он брал, это самое, полу там пальто и показывал мне вот, такой сякой.
Соб.: А почему полу пальто, я не поняла?
Инф.: Просто пальто. И получалось как бы ухо свиное. (Показывает, как мальчик отгибал угол полы пальто, изображая свиное ухо – А.П.)
Соб.: А-а, я все поняла.
Инф.: И вот. Я
ему врезал.
Разбил нос. Ну
и все. И после
этого, так
сказать,
стали
дружить. Даже
больше того.
Учились в
одном классе,
и даже я ему
за деньги, то
есть не за
деньги, за вот
хлеб и так
далее, решал
задачи.
Oxf/Lev
P-05 PF20A, p. 4. (Man, b. 1949, Tatar Republic, lived in Perm’ from age two,
parents construction workers, employed as driver. Interviewed August 2005)
Соб: А в бараке сколько лет Вы жили?
Инф: Вот мы в этот дом переехали в 64 году, а так все в бараках жили.
Соб: А в бараках какая там обстановка была? Большой барак был?
Инф: 16 квартир в бараке. Один общий коридор длинный такой, и квартиры туда-сюда, туда-сюда. Два входа. Ну, у каждого печка, дрова, сарай и туалет там на улице тоже.
Соб: Какие-то украшения были дома?
Инф: Только шторы да абажур, что ещё? А больше чего-то… Абажур тогда модный был. Ну и шторы там завесили. Ну, всё вязанное. Мать сама вязала. Или где-то купит. Тогда модно было вязаное, наподобие, вот…
Соб: Ну вот, эти штучки, поняла.
Инф: Навяжет спицами…здорово, конечно. Нравилось, все модным считалось. А ковров - не, тогда …Половики, вот, даже ткали сами эту. Она вот…где–то у меня есть такой коврик. Сама ковриков этих навязывала. Всё.
Соб: А соседи какие были? Нормально с ними жили? Уживались?
Инф: Ну, не со всеми. Есть, когда ведь, как говорится, в семье не без уродов. Есть какой-то один, попадается ведь. Вот, а так-то в основном все нормально. Ну, уже с ними, теми весь барак не разговаривал, ну, как бы, знают. А так все нормально было. Очень весело было. Мы с ребятами…ой пацанов там уже тоже…парни молодые, ну, татары, так у них очень много, они обычно бывают многодетными, всегда пацанов там…пацаны, девчонки. Ну, весело, короче.
Соб: Там и татары что ли были, да?
Инф: Ну, да, татаров много было, ты что! Я не знаю, оно как бы цыгане…цыгане ходили…Они же раньше – цыгане как были? Они же…вот если [нрзб.] стоял, а так бы они же… наемные- не наемные… Ну, кочевали ходили туда-сюда, из города в город. Везде, везде, все. А потом их Хрущев оседлал, на место поставил и все сделали, и все эти домики построили. Уже не стали уезжать, бегать туда-сюда. Вот. Ну, есть гайвинские цыгане и есть у нас на Кислотных дачах ещё цыгане. И главное, разница очень большая. Я в автобусе работал, я вот вижу цыган наших гайвинских. Эти как-то чище. Те с каким-то запахом. От них пахнет уже как-то не так. Я просто по запаху знаю, что это дачинские, ну, кислотные.
Соб: Ну, надо же.
Инф: Дак они даже между собой почему-то не дружат. У них свой…ну, свои бароны. Ну как бы… Их много тут живут. У нас на Дубровском здесь жили. А кто нормально, вот, когда… при Горбачеве начали, когда перестройка началась: водке, пьянству - бой, да то, да сё…вот, на том цыгане деньги себе сделали круто. Все говорили - мы Горбачеву памятник поставим золотой, ну, так-то я не вижу нигде памятников [смеется].
Соб: Ну, так-то Вы со всеми ребятами-то как вообще - дружили?
Инф: Всегда. Мы не говорили, что татарин там, грузин или кто там…тогда ведь не было ни узбеков, ни грузинов. Только были татары да русские, больше никого, ну, китайцы потом… хотя татары да русские, больше никто. Никто не обзывался: «Ты татарин», там…Все вместе.
Oxf/Lev
P-05 PF6A, p. 3 (man b. 1949, Perm’, parents manual workers, electrical
engineer. Interviewed August 2005)
Соб: Что-то было еще особенное в вашем доме?
Инф: Ничего особенного.
Соб: То есть, в общем, так все жили?
Инф: И лучше жили, и хуже. В нашей квартире вторая комната была метра на четыре больше. Там жила татарская семья. Их там было человек восемь или десять. У них мать с отцом спали на кровати, отгороженной занавеской, остальные все на полу.
Соб: Вы дружили с ними?
Инф: Конечно. Если что-то стряпали, то угощали друг друга. Мать стряпала плюшки с черемухой, смешанной с повидлом, было очень вкусно. Они утром всегда ставили самовар, вся семья у самовара. А мы самовар не ставили. На кухоньке у нас стояла керосинка, а у них керогаз. Это довольно опасная вещь, пламя могло быть очень большим. У них была древняя бабка. Она все время молилась Аллаху, ходила в калошах. На ней было длинное платье. На голове маниста, и какие-то металлические вроде монет штуки. Когда она шла, они звенели.
Соб: Вы спрашивали у родителей, почему они такие, кому они молятся?
Инф: А чего спрашивать?
Соб: Про Аллаха или бога?
Инф:
Какой Аллах,
какой бог,
когда это
было все
запрещено.
Нас в школе
воспитывали
атеистами.
Пионерами
все были.
Верили в это.
Причем, октябрят
сначала еще
не было. Это
потом
всю
эту
чушь
придумали.
Соб: Какие у Вас отношения были с братьями и сестрами в семье? Часто ссорились?
Инф: Да нет, в общем, дружно жили. У нас все осложнилось тем, что, когда мне было одиннадцать лет, отец от мамы ушел. Что-то у них не состыковалось, и больше он не появлялся.
Соб: То есть, Вы его больше не видели?
Инф: Да нет, я видел его раза два до смерти в разные годы. Один раз в электричке встретил, он был почерневший весь. Потом к деду как-то приехал. Его там застал как раз. Дед его пережил.
Соб: А почерневший, почему? Пил или болел?
Инф: Наверно, и то и другое. Он в 52 года умер. Мне его пришлось хоронить.
Соб: Мама второй раз замуж не выходила?
Инф: Да, наверно, полгода-то не прошло. Правда, они не регистрировались. В соседней квартире жил завербованный на завод Иван Николаевич Черный [псевдоним]. Немцы построили завод и уехали. А места ведь сплошные болота. Никто не едет на завод. Рабочих не хватало, вот и заманивали народ, то есть вербовали. Так к нам и попал старший сержант Иван Николаевич. Приехал – ни кола, ни двора. Вот и находили все себе жен и мужей. Иван Николаевич жил с тетей Зиной. Такая дородная толстая женщина была, к тому же, пьяница, а он нет. Иван Николаевич работал на заводе, зарабатывал неплохо. Тетя Зина померла. Ну, похоронили ее. И вот, мама с Иваном Николаевичем на лавочке у дома сидели, да и сговорились. Причем, маме-то было 37 лет, а ему-то за 50.
Соб: И как Вы к этому отнеслись? 11 лет – возраст трудный…
Инф: Да меня особо-то никто и не спрашивал. Хотя мне сначала дали, как бы, взятку. Он был специалист неплохой, механик. А на завод приходило много бракованных деталей с местных заводов. С велосипедного завода, с Дзержинского завода, где мотопилы делают. Потом весь поселок собирал мотопилы. Милиция за ними гонялась. А дядя Ваня собрал из брака велосипед. И мать сказала, что дядя Ваня купил мне велосипед. Конечно, у меня был до этого велосипед. Я закончил отлично третий класс, и мать купила мне велосипед, но он был маленький. А такой велосипед, какой собрал дядя Ваня, в поселке был только один. Конечно, они были, но только у взрослых мужичков. Тогда считалось, если у тебя есть велосипед, ты состоятельный человек. Девушек, например, парни на велосипедах возили, а не на авто. [Смеется]. То были 50-е годы.
Соб: Как брат и сестра отнеслись к этому?
Инф: Никак. Брат подрос, и тоже стал пользоваться велосипедом, а сестра совсем маленькая была.
Соб: Как вы относились к дяде Ване, как вы его называли?
Инф: Дядя Ваня, да и все. Да он ничего и не требовал. Но он не долго жил с нами. Но за счет него мы заняли квартиру целиком. Татарская семья построила дом и съехала. В комнате осталась молодая пара. Так как у них комната была больше, а нас пять человек, то они предложили поменяться комнатами. Так пришли представители профкома, евреи. Там все были «Бронштейны», «Хинштейны». Устроили скандал, какое право мы имели комнату занимать. Да какое право? Человеческое право. Нас ведь пять человек было, а их двое. А у дяди Вани была комната в соседней квартире, и он потом обменялся с этой татарской парой, таким образом, у нас отдельная квартира получилась. И еще скандал был. Опять эта заводская банда приходила.
Соб: Из домоуправления?
Инф: Нет. Тогда домоуправления не было. Все дома были на балансе завода. И командовали ими завком, профком. Ну вот. Где-то через два года, дядя Ваня погиб, он попал в аварию, краном задавило.
Oxf/Lev
M-05 PF58B, p. 34 (woman b. 1971, industrial settlement near Moscow, now works
in education. Interviewed autumn 2005)
Инф.: И вот первое в моей жизни искушение, когда м… меня вдруг потянуло на вот этого вот нового лидера, Борис Воробьев [псевдоним], такая была звезда класса, красавчик, умница, то есть все, значит, человек, который умел демонстрировать себя во всех отношениях. То есть при, при этом вот между каким-то вопросом и его быстрым ответом там не было ни секунды, там если кто-то там запинался, заикался или там кто-то из учителей какой-то там некорректный вопрос ставил, то есть этот человек отвечал влет, он никому не давал возможности…, ну…, что, что, что-то такое сказать просто так, то есть вот за все нужно было отвечать… А, интересно, я где-то не помню, он здесь есть или нет, вот, вот, вот Вадим [псевдоним], видите, уже как потихонечку выглядит к восьмому классу, да, сейчас на другой…, здесь, быть не может (смеется), ну это уже вообще четвертый класс, третий, ну в общем, а, я знаю, где его показать, где показать Бориса Воробьева, я знаю (листает).
Соб.: М…, да, действительно, а Вадим тут где?
Инф.: А где же он? Странно, не помню, может он в «А» попал, чего-то я как-то совсем растерялась…
Соб.: Может быть, он…, по крайней мере, здесь нигде нету.
Инф.: (Бормочет), не знаю тогда мне нужно как-то еще вот взять фотографии девятого класса…
Соб.: Ну, наверное (неразборчиво), а может заболел в это время?
Инф.: Может, чего-то вот запамятовала я, потому что как-то вот (смеется) переключилась на, на другого человека и, и при этом вот как вот тогда с этим учителями, для меня было открытие, что они не тетки, да, что вот их можно любить. Так и здесь у меня было такое открытие, что, а… поскольку вот как-то Вадима я уже так вот как-то досмотрела до вот этой вот душки, да, и Бориса тоже досмотрела, что у меня есть вот, вот как бы вот и там и вот там моя там, допустим, прошлая любовь к Володе, как-то все эти люди, которых, у которых мне видно их ядро, они как-то настолько все э… во мне существуют, то есть скажем так вот, да, Борис, это какие-то вот такие романтические ожидания, какой-то вот там романтики продолжения каких-то близких отношений, но при этом и все остальные люди, они продолжают быть любимыми. И Елена Иванова [псевдоним], моя подружка, она все время говорила – Ну, послушай, ну так же нельзя, если все же очень конкретно, одного нужно разлюбить, другого полюбить. Я говорю – Ну, вот понимаешь как, но ведь кроме уровня «тили-тили тесто жених и невеста» есть просто человеческих отношений, вот остались мы с Вадимом друзьями, очень хорошо и просто вот, и при этом чувства ведь никуда не исчезли, они просто как-то другого уровня стали. Ну, в общем, мы с ней все время на эту тему спорили, значит, мы с ней спорили на две темы, мы с ней спорили а… про евреев и про, значит, про это, любовь… Вот это у нас были темы, от которых, от которых, знаете, вот Елена, она флегматик, но вот если эти темы у нас появлялись, то… это уже было очень горячее общение. То есть вдруг в ней все, так сказать, просыпалось, а… и почему эти темы, они перекрещиваются, потому что куда бы я там ни попадала, допустим, там, на какую-нибудь олимпиаду меня посылали или, там, по пионерским делам в другую школу, или потом уже по комсомольским, я приходила, говорила – Лена, слушай, я встретила таких классных ребят. И начинала перечислять: там познакомилась с тем-то, с тем-то, с тем-то, вот и говорю – А самый классный человек, допустим, там, с которым я познакомилась, вот такой-то. И она все время подчеркивала – Ты, послушай его фамилию, а фамилия у него заканчивалась на какой-нибудь «ман»…. И она говорила…
Соб.: Губерман какой-нибудь?
Инф.:
Да, да, да, да
Берман, Коган
и так далее,
вот, она
говорила – Ну,
где твои
глаза, почему
как только ты
куда-то
попадаешь, ты
обязательно,
значит, а… вот
влипаешь в
общение с
евреями? Я
говорю м…, я не
вижу, что они
евреи. Как их
отличать? Она,
значит, мне
пыталась как-то
вот
объяснить,
как их
отличить, вот
э…, но при этом,
понимаете,
сколько она
мне ни
объясняла, я
потом шла,
начинала
общаться, я
тут же все это
забывала. И
потом у меня к
ней все время
был вопрос, я
говорю – А, а,
что, что не
так, они что,
не люди,
почему,
почему к ним
какое-то
другое
отношение? А
вот у них, у
Лены в семье,
у них вот
еврейский
вопрос он был
очень э…, как
сказать,
острым, и… вот
ее
воспитывали
в отношении…,
что вот…, вот
от этих людей
нужно
держаться
подальше. Я
говорю –
Хорошо, вот я
понимаю, мама
тебе такие
вещи говорит,
почему? То
есть вот для
меня вот
просто
сказать, что
так нельзя,
это все равно,
что ничего не
сказать, и вот
я с ними
общаюсь, они
мои друзья,
мне с ними
интересно, в
чем вот здесь
какой-то вот
несов…,
несовместимость.
В общем,
короче, Оля
тоже
влюбилась в
Бориса
Воробьева, и
нас с ней
объединяло
общее
чувство, это
же очень
удобно, идешь
из школы,
говоришь про
один предмет,
вот. И самое
смешное было,
когда она
узнала, что он
тоже еврей, то
есть, я говорю
– Вот, видишь,
Лена, ты тоже
можешь
влюбиться в
еврея. Она
говорит – Как
же я это не
видела? Я
говорю – Вот,
интересно,
как же это ты
не видела,
если про всех
остальных
моих друзей
ты видишь, а
здесь ты не
заметила… Я
говорю – Тут
вроде все
понятно, вот.
И этот вопрос,
он до сих пор
для меня
остался
неразрешимым,
в том плане,
что мне
непонятно
было, откуда
вот это
особое
отношение.
Докопаться в
детстве я так
и не смогла,
что…, что не
так? Но, при
этом, меньше
от этого
всяких «манов»
у меня не
стало (смеется).
И как только я
куда-то
попадаю,
очень часто
именно они
оказываются
моими
близкими
друзьями. И
вообще очень
хорошие люди.
Вот. Сейчас, я
гляну в
шпаргалку [информант
составила
дома план, о
чем еще
рассказать].
Соб.: А в школе не было каких-то, во всех этих школах каких-то противоречий не было? Не было ли каких-то столкновений на этой еврейской почве? Не было, условно говоря, мальчиков, которые дрались, или там девочка, с которой не общались, потому что она еврейка? Вот какие-то такие вещи, шире Вашего с Леной общения, случались?
Инф.: Ну, понимаете, как, там, где я оказывалась в других местах, да, вот это вот были ребята, среди которых и так было их много, очень много ребят.
Соб.: Ну, это олимпиады.
Инф.: Да, это олимпиады, понимаете, потом, сейчас всякие там вот шефские какие-то встречи по пионерской линии, вот.
Соб..: То есть их явно было больше, чем обычных?
Инф.: Их явно было больше, чем в обычном месте. И понимаете как э…, вот, вот при мне никаких конфликтов не было, то есть я, например, помню, что в детстве вот еще, когда мы жили в общежитии, я тоже вместе со всеми бегала и распевала песенку про евреев, что «если в кране нет воды, значит, выпили жиды», но тогда я ее распевала на уровне просто вот зазубренного текста, как только я начала читать, у меня появилось такое отношение к слову, что не каждое слово я хочу брать в себя. И вот этот текст, он как-то, он очень вот, скажем, в начальной школе, где я, вот кто там уже ходил, эти же песенки, они распевались в большом количестве и во дворе, и где только их не было, вот, но как-то вот, не знаю даже, почему, вот мне этого никто не говорил, но просто вот я для себя решила, что я этих песен не пою и что я не разглядываю в человеке его национальность. Для меня самое важное, что это за человек, а все остальное - это уже не так важно.
Соб.: А понятие национальности, с какого возраста стало, ну как-то различаться?
И.: Ну, вот когда я рассматривала папин или там мамин паспорт, там же стояло – русская, русский, да…, и…. Я спрашивала, а что стоит у других в паспорте? То есть как бы вот, как бы исследуя вот весь паспорт, я понимала, там у моей мамы такая-то фамилия, там такое-то имя, что могут быть, соответственно, другие имена и другие фамилии, и вот как бы уже понятно было, что есть русские, есть евреи, то есть это вот было еще до школы. В школе это все очень быстро, ты набираешь эту информацию по поводу, ну начиная там с пятнадцати республик, и…
Соб.: А вот до школы было понятие, что есть русские, есть евреи, а еще какие-то, еще какие-то можете выделить из дошкольного или это вряд ли сейчас вспомниться?
Инф.: Ну, еще вот скажем, а… у дедушки жили родственники в Коми АССР, в Пензе, то есть я и не знала, что это за национальность, да, но когда приезжала, вот; потом, значит, бабушкина сестра жила на Дальнем Востоке, и очень много людей к нам приезжало, и у бабушки там…
Соб.: Узкоглазых?
И.: Да, узкоглазых, ну как-то других, да, других. Я не ставила себе вопросом, как вопрос национальности, то есть я просто видела, что внешне это люди другие и что они… как-то даже в движениях, в жестах, в мимике, что они как-то иначе себя ведут, но при…
Соб.: Это все до школы?
Инф.: До школы, конечно, а потом же мы же жили в общежитии, оно же тоже было достаточно многонациональным, потому что в общежитии вот те, кто работал на заводах, это вот то, что называется, лимита. Папа попал в это общежитие, потому что он был детдомовский ребенок, мама, значит, с родителями жила сорок километров от Москвы, значит, это очень далеко по тем меркам, вот, поэтому, естественно, она перешла жить в общежитие к папе, да. Они там поселились, то есть как бы количество людей, которые отличались от тех, что вот со мной рядом, их было очень много.
Соб.: От тех, с которыми Вы ассоциировали себя?
Инф.: Да, да, да, да, ну как бы вот, что вот мы похожи там с такой-то девочкой, мне понятно было, что мы похожи. Там она, может быть, блондинка, там моя двоюродная сестра, но как бы вот я видела, что это одно, одно, да похожесть, да, а что есть какая-то другая, другие похожести.
Соб.: Это явно отличается, допустим, евреи, не отличаются так ярко, да, трудно сказать внешне очень часто, вот их Вы как выделяете?
Инф.: Их я никак не выделяла.
Соб.: То есть это было как некое наименование неизвестно чего?
Инф.: То есть говорят, что есть евреи, что они выпили всю воду, ну хорошо, ну, то есть как-то (смеется).
Соб.: А визуально стали их отличать уже в школе, да?
Инф.: Да, нет, в том-то и дело, что не в школе, в том-то и дело что не в школе.
Соб.: А, визуально…
Инф.: Визуально, ну и вообще как бы вот даже особенно там где не похож, там похож, вот как-то вот когда я с Ольгой познакомилась, она мне объяснила, что вот есть какие-то такие.